Устинов Алексей Иванович
Заведующий переселенческим участком. Коллежский асессор.
С 1895 года по 1917 год занимал должности: заведующего переселенческим делом в Приморском районе, уездного эмиссара Земледелия в Никольск-Уссурийске, заместителя председателя уездного исполкома и другие. Коллежский асессор. В честь него в 1913 году названа деревня (село) Устиновка Кавалеровского муниципального округа.
В 1913 году крестьяне-переселенцы из самых разных российских губерний в поисках лучшей доли обосновались на участке «Междуномерной» Пермской волости Ольгинского уезда. К осени на участке насчитывалась уже 21 семья и был выбран даже староста — умный и рассудительный мужик Алексей Борщев.
По предложению Борщева, 11 ноября (старого стиля) собрались вольные хлебопашцы на свой очередной крестьянский сход и решили - образовать единое «сельское общество», назвав его в честь переселенческого начальника Ольгинского уезда Алексея Ивановича Устинова «Устиновкой». Составили приговор (решение) своего схода, которое и было в дальнейшем утверждено в вышестоящих инстанциях. Что это за человек, А.И. Устинов, в честь которого крестьяне решили назвать свою новую родину, чем и как заслужил он такой почет и уважение крестьян?
По ходу своих краеведческих изысканий несколько лет назад мне удалось разыскать в городе Уссурийске Юрия Алексеевича Устинова, сына Алексея Ивановича. Юрий Алексеевич любезно согласился передать в наш Кавалеровский краеведческий музей некоторые биографические материалы, фотографии и личные вещи своего отца. Среди различных документов была и автобиография Алексея Ивановича, написанная им в 1942 году, и которую первоначально предполагалось литературно обработать для публикации в печати. Но затем было решено оставить ее без изменения, сохранив устиновский стиль письма, колоритную речь, мысли, обороты и фразы, сохранив дух времени. Кстати, из автобиографии можно увидеть, что к появлению названия «Устиновка» причастен известный исследователь и путешественник Владимир Клавдиевич Арсеньев.
Надо только заметить, что А. И. Устинов несколько запамятовал год основания Устиновки (надо 1913 год вместо 1914 года), да и под приговором (протоколом) подписалось 17 семей крестьян-засельщиков, а не 10, как указано в автобиографии. Эти неточности вполне объяснимы: записки писались в 1942 году, спустя почти 30 лет после описываемых событий. Итак, предлагаем читателю автобиографию Алексея Ивановича Устинова.
АВТОБИОГРАФИЯ А. И. УСТИНОВА
Родился в г. Тамбове 8 февраля 1873 года в семье бездомного мещанина - часовщика, работавшего в мастерской немца Цабеля. Отец бросил семью (кроме меня - две дочери) и, после скитаний по волжским городам, обзавелся новою где-то под Царицыным. Матери помогали подымать детей ее братья, жившие случайным заработком: один был сторож на бахчах, второй - расклейщик театральных афиш, а позднее стрелочник на железной дороге, где и был задавлен поездом, третий - лодочник при купальнях на реке Цне и развозчик на пивном заводе. При помощи последнего дяди я окончил городское училище в 1887 году. Учителя, имея преувеличенное представление о моих способностях, настаивали на поступлении моем в местную гимназию, причем заведующий обещал платить за право учения, а прочие брались подготовить меня к поступлению в 3-й класс, но семейный совет на это дело не пошел: надо было брать учебное заведение, где платят, а не такое, куда надо платить и где вряд ли удержался бы оборвыш - племянник трех кухарок (жены дядей были домработницами, а пресловутый циркуляр графа Делянова о «кухаркиных детях», которым не место в классической гимназии, последовал в следующем году).
Я поступил в Тамбовский Учительский Институт, где до окончания курса, в 1891 году, состоял стипендиатом губернского земства, получал 120 руб. в год, — и на эту стипендию и мои доходы от уроков жила семья. С большим трудом я добился освобождения от обязательной за стипендии службы учителем (мне было всего 18 лет и я не чувствовал никакого влечения к педагогической работе). В июне 1891 года я уехал для поступления в землемерное училище в Пензу, где в то время жила старшая сестра, вышедшая замуж за мелкого лавочника, помогал сестре варить квас и кислые щи и продавать их на ярмарках в Мокшане и Пензе, а в августе, после поверочного испытания, поступил в тамошнее землемерное училище, которое окончил в 1894 году, все время получая 10-рублевую стипендию от Межевой части и давая уроки, на что и существовала переехавшая в Пензу семья. По окончании училища предполагалось ехать в Петербург для поступления в военно-топографическое училище, но дело не вышло: надо было на два года оставить матери и меньшей сестре на прожитие рублей 400, на какую сумму и наклевывалась частная геодезическая работа, но сорвалась, и белопогонник «корпуса военных топографов подпоручик» из меня не выпекся.
После нескольких неудачных обращений в разные учреждения в попытках получить место по специальности в Европейской России, я с 11 октября 1894 г., получив увольнительное свидетельство Тамбовской Мещанской Управы на выход «из податного сословия», назначаюсь межевой частью Министерства юстиции на должность чертежника (450 руб. в год) Приморской Областной чертежной во Владивосток, куда морем из Одессы и приезжаю в конце апреля 1895 года. За полученные прогонные и подъемные деньги (около тысячи рублей), я должен был прослужить в Межевой Части три года на Дальнем Востоке. Эти три года я решил употребить на подготовку к получению гимназического аттестата зрелости для поступления затем на юридический факультет университета. Во Владивостоке я жил анахоретом и, получая свои 36 руб. 75 коп. в месяц, дважды отказывался от хорошо оплачиваемых должностей из опасений, что мне не будет времени на подготовку. Закупив на полтораста рублей гимназических учебников, я в компании, с приехавшим на одном пароходе со мною фармацевтом Демьяненко, принялся за учебу. В менторах у нас по латинскому и греческому языках ходил восьмиклассник Покровский, а с английским мы по учебнику Нурока справлялись сами. Прошло полтора года - и учеба дала трещину: Демьяненко переметнулся в лагерь капиталистов и приобрел аптеку в Николаевске-на-Амуре, куда уехал зимой 1896 г., а я остался со своими учебниками, обуреваемый сомнениями в правильности намеченного пути и попавший к тому времени в довольно сложную ситуацию сердечного свойства. Дело в том, что по окончании университета я в адвокатуру не собирался, в магистратуре же юрист начинал службу с младшего кандидата на судебные должности (300 руб. в год) и года через 3 – 4 продолжал ее старшим (600 руб.), - перспективы были не соблазнительны, поскольку продолжение полуголодного существования и благодарная бедность на службе человечеству перестали входить в планы 23-летнего чертежника, которому к тому же необходимо было посылать 300 – 400 рублей в год матери и учившейся сестре. Я оставил подвижничество и весной 1897 г. землемером Южно-Уссурийского Переселенческого Управления выехал в даубихинскую тайгу для подыскания и съемки пригодных под заселение земель. Дальше из года в год шла моя жизнь и работа колонизатора в самых разнообразных должностях и в самой тесной близости с крестьянином-переселенцем: в лесах, болотах, на морском побережье, во всех концах Приморья. Край целиком захватил меня на всю жизнь, - и вместо трех лет (срок, на который я ехал во Владивосток) я без перерыва работаю здесь уже около 48 лет. В первый отпуск на родину я смог поехать только в начале 1903 года и побывал в Пензе, Тамбове, Уфе, Москве и Петербурге. В столице я разыскал учившуюся на Калинкиных курсах свою юную любовь, Юлию Николаевну Беляеву, в ноябре того же года по приезде ее во Владивосток, ставшею моею женою. В январе 1904 года я получаю должность заведующего технической частью Уссурийской Землеотводной Партии, работники которой к весне, после бомбардировки Владивостока японцами, были перевезены в с. Спасское, где в ноябре у меня родилась первая дочь. В мае следующего года, за закрытием работ в Приморской области, я откомандировываюсь в Благовещенск (Амурская Землеотводная Партия), там работаю до зимы на р. Зее и в декабре 1905 г. возвращаюсь в Спасское, где оставалась жена с ребенком, в 4-месячный отпуск. Уссурийская Партия была уже во Владивостоке, когда я 10 апреля 1906 г. явился на работу. Работы заведующему технической частью и тогда и в последующие годы, когда в край хлынули из «усмиренной» России тысячи переселенцев, было много как по организации, так и по контролю отвода участков, проводившегося полусотней землемеров разношерстной и, в большинстве, низкой квалификации, с которыми у меня было много хлопот. Осуществление контроля проходило в тайге, куда надо было подыматься по рекам на батах с шестами или вьючными тропами. В 1907 году, когда в область влилось до 6000 переселенцев и земельный фонд для них оказался израсходованным, мне пришлось совмещать и должность производителя работ, я в поисках колонизационного фонда июль и август провел с одним проводником в верховьях притока Имана, где наметил ряд переселенческих участков. По возвращении во Владивосток я застал там товарища министра Земледелия Глинку, который выслушал мой доклад по обследованию земфонда и учинил разбор на неправильное распределение мною наградных землемерам и прорабам и на то, что я являюсь фактически заведующим переселенческим делом, что, конечно, было обидным наветом на заведующего Шликевича. Весной 1908 года межевой штат Уссурийской переселенческой партии, за недостатком квартир во Владивостоке, переводится в Никольск-Уссурийский, где я им и руковожу до 1910 года. После отказа моего принять в заведывание Иманский переселенческий подрайон, при наличии там преступно запущенной работы и растрат, мои отношения с преемником Шликевича Введенским становятся более чем прохладными, техническое руководство Партией с меня снимается. Я беру трехмесячный отпуск, после которого еду в командировку по рекам Кию и Хор, где заболеваю злейшим гриппом, возвращаюсь в Никольск и в октябре 1910 г., больной и озлобленный «презренных душ презрением к заслугам», перехожу на маленькую (лишь бы уйти от новых фараонов) должность помощника Войскового землемера Уссурийского казачьего правления, где работаю по поверке планов казачьих отводов около месяца, за какое время идет телеграфная переписка наказным Атаманом Свечиным и начальником переселенческого Управления Глинкой о возвращении меня в лоно переселения, что и было к крайнему неудовольствию войскового начальства сделано: губернатор аннулировал свой приказ о переходе моем на должность пом. Войскового землемера, а переселенческое Управление прислало телеграмму: Устинову с 1 октября 1910 г. старшим производителем работ Уссурийской Партии (VI класс должности, оклад 3 тысячи руб.) – и я сражу сел за стол помощника заведывающего переселенческим делом в Приморском районе, где с начала декабря 1910 года до 4 мая 1911 года, имея комнату при канцелярии, работал с утра до ночи, пока не приехал из Петербурга новый заведывающий, Татищев, когда на моем месте стал врид заведывающего Коровин, а я смог выехать в область на работы по внутринадельному разверстанию селений (поверка действий десятника частных землемеров). С ноября 1911 года вселяюсь с семьей – женой и двумя дочерьми, на Никольск-Уссурийский переселенческий пункт, исполняя обязанности заведывающего переселенческим подрайоном до 15 мая 1912 года, когда был назначен чиновником особых поручений при переселенческом Управлении с откомандированием в Никольск заведывающим водворением пере¬селенцев и тогда же был «пожалован» первым штаб-офицерским чином коллежского асессора (со времени выхода моего из «податного сословия» эти чины, в точном соответствии с регламентом и табелью о рангах, шли, точно зубы резались, аккуратно через 3 или 4 года - то «секретарь», то «советник» - и делали худородного мещанина «благородным» и «высокоблагородным»). С начала 1913 года при новом территориальном делении области Никольск-Уссурийский подрайон подлежал упразднению и мне Татищевым был предложен Николаевский-на-Амуре, но так как у меня было уже трое детей и для них нужно было молоко, которого, как говорили, в Николаевске не достать, почему надо было остановиться на Ольге , где молоко, рыба и горячий песок на пляже, а самый подрайон, протянувшийся по берегу Японского моря от бухты Валентина до залива Де Кастри, равен по площади Бельгии и Голландии вместе взятым, подрайон, где путями сообщения были тропы по горам и море без бухт, где зачастую из-за бурной погоды исключало возможность высадки в нужном пункте и затрудняло объезды новосельческих деревень переселенческим начальником, о котором остроумные корреспонденты «Далекой Окраины» писали, что он «хорошо знает свой подрайон – понаслышке». На Ольге я прожил до 1 июня 1918 года, когда краевым (Хабаровским) совдепом был назначен в Никольск-Уссурийск уездным эмиссаром Земледелия и был вызван во Владивосток для сдачи дел упраздненного Ольгинского подрайона и там получил от краевого эмиссара поручение немедленно образовать земельный отдел при Никольск-Уссурийском совдепе. Считаю необходимым возвратиться к 1913 году и отметить, что в Ольге по своему характеру не смог войти в интересы местного служилого общества (лесничий, ветврач, полицейский пристав, мировой судья и др.), имевшего досуг и наполнявшего его вечеринками с преферансом, сплетнями и неизбежной выпивкой. Мне же, если бы даже и имелась склонность к такому времяпровождению, совершенно некогда было поддерживать указанный жизненный режим при такой работе, какая тогда выпадала заведывающему переселенческим подрайоном: размещение новоселов, снабжение населения домообзаводственными, продовольственными, семенными и общеполезными ссудами и пособиями (на невода, мельницы, кузницы, школы, хлебозапасные, магазины и т. д.), стройка дорог и мостов, колодцев, кооперирование населения, завоз семян. К злому времени моих забот об устройстве на побережье и «обреченных историческим роком на исчезновение» аборигенов края, земледельцев и бродячих охотников, — тазов и орочей, относятся наделение их землею и объединение в сельские общества (по рекам Илимо и Та-Кема - орочи, по Татангоу, Сесигю и Синанце - тазы); осевшим на последней 33-м семьям тазов мною было предложено назвать свою деревню Арсеньевкой, в честь исследователя края Вл. Кл. Арсеньева, который в своих скитаниях по Сихоте-Алиню многим из этих семей, где были и следопыты типа Дерсу Узала, был лично известен. Осенью 1914 года на берегу Тихой Пристани в Ольге (я приехал из Совгавани на п/х «Олег», Вл. Кл. грузился на него, возвращаясь из экспедиции). Арсеньев ответил мне такою же любезностью, передав приговор (протокол) десяти семей засельщиков участка Междуномерного на р. Тадушу об образовании ими сельского общества и наименовании новой деревни Устиновкой. Не обольщаюсь мыслью, что этот приговор был актом признательности населения «переселенному начальнику» за его отеческие попечения, но склонен думать, что он был составлен не без участия будущего автора «Дебрей Уссурийского края», внимание которого к скромному работнику дебрей весьма меня тогда тронуло. Не знаю, существует ли такая деревня (невдалеке от Арсеньевки, между с. Суворово и с. Кавалерово) до сего дня. После 1914 г. я виделся с т. Арсеньевым последний раз в марте 1923 года во Владивостоке в библиотеке географического общества, где я собирал материалы к своей работе по истории заселения Уссурийского края, о чем ниже. Возвращаюсь к моим отношениям с ольгинским служилым обществом, продолжаю: как только пришла «февральская свобода» Львова и Керенского, я был яростно атакован как бездушный чиновник, черствый бюрократ и неуживчивый человек. Созданный тамошними интеллигентами «Комитет общественной безопасности» занялся наскоками на меня с требованиями передать дела подрайона, чего, однако, не добился. Собравшийся в мае 1917 года съезд крестьян года всех волостей (Пермской, Маргаритовской и Ключевской) подрайона и рабочих рудников Тютихе и Пхусун выбрал Ольгинский уездный исполком, куда я вошел заместителем председателя (вторым был избран И.С. Масленников, позднее сожженный адмиралом Старком в топке канонерки «Манжур», а председателем был политкаторжанин С. Е. Кузин, позднее застреленный людьми в погонах). А.И. Устинов. (Прим. составителя: авторская орфография текста сохранена).
На этом прерываем автобиографические записи Алексея Ивановича Устинова. Дальнейшее посвящено работе в г. Никольск-Уссурийске, где А. И. Устинов работал инженером — землеустроителем в отделе городского коммунального хозяйства. За отличный и многолетний труд Устинов многократно награждался премиями и почетными грамотами, был «лучшим ударником», заслуженно получил персональную пенсию и звания Героя Труда. Скончался Алексей Иванович 16 февраля 1957 года, в возрасте 84 лет, в Уссурийске, где и погребен на местном городском кладбище. В.П. Хохлов краевед, действительный член Общества изучения Амурского края.
Другие персоны
Заведующий переселенческим участком. Коллежский асессор.
С 1895 года по 1917 год занимал должности: заведующего переселенческим делом в Приморском районе, уездного эмиссара Земледелия в Никольск-Уссурийске, заместителя председателя уездного исполкома и другие. Коллежский асессор. В честь него в 1913 году названа деревня (село) Устиновка Кавалеровского муниципального округа.
В 1913 году крестьяне-переселенцы из самых разных российских губерний в поисках лучшей доли обосновались на участке «Междуномерной» Пермской волости Ольгинского уезда. К осени на участке насчитывалась уже 21 семья и был выбран даже староста — умный и рассудительный мужик Алексей Борщев.
По предложению Борщева, 11 ноября (старого стиля) собрались вольные хлебопашцы на свой очередной крестьянский сход и решили - образовать единое «сельское общество», назвав его в честь переселенческого начальника Ольгинского уезда Алексея Ивановича Устинова «Устиновкой». Составили приговор (решение) своего схода, которое и было в дальнейшем утверждено в вышестоящих инстанциях. Что это за человек, А.И. Устинов, в честь которого крестьяне решили назвать свою новую родину, чем и как заслужил он такой почет и уважение крестьян?
По ходу своих краеведческих изысканий несколько лет назад мне удалось разыскать в городе Уссурийске Юрия Алексеевича Устинова, сына Алексея Ивановича. Юрий Алексеевич любезно согласился передать в наш Кавалеровский краеведческий музей некоторые биографические материалы, фотографии и личные вещи своего отца. Среди различных документов была и автобиография Алексея Ивановича, написанная им в 1942 году, и которую первоначально предполагалось литературно обработать для публикации в печати. Но затем было решено оставить ее без изменения, сохранив устиновский стиль письма, колоритную речь, мысли, обороты и фразы, сохранив дух времени. Кстати, из автобиографии можно увидеть, что к появлению названия «Устиновка» причастен известный исследователь и путешественник Владимир Клавдиевич Арсеньев.
Надо только заметить, что А. И. Устинов несколько запамятовал год основания Устиновки (надо 1913 год вместо 1914 года), да и под приговором (протоколом) подписалось 17 семей крестьян-засельщиков, а не 10, как указано в автобиографии. Эти неточности вполне объяснимы: записки писались в 1942 году, спустя почти 30 лет после описываемых событий. Итак, предлагаем читателю автобиографию Алексея Ивановича Устинова.
АВТОБИОГРАФИЯ А. И. УСТИНОВА
Родился в г. Тамбове 8 февраля 1873 года в семье бездомного мещанина - часовщика, работавшего в мастерской немца Цабеля. Отец бросил семью (кроме меня - две дочери) и, после скитаний по волжским городам, обзавелся новою где-то под Царицыным. Матери помогали подымать детей ее братья, жившие случайным заработком: один был сторож на бахчах, второй - расклейщик театральных афиш, а позднее стрелочник на железной дороге, где и был задавлен поездом, третий - лодочник при купальнях на реке Цне и развозчик на пивном заводе. При помощи последнего дяди я окончил городское училище в 1887 году. Учителя, имея преувеличенное представление о моих способностях, настаивали на поступлении моем в местную гимназию, причем заведующий обещал платить за право учения, а прочие брались подготовить меня к поступлению в 3-й класс, но семейный совет на это дело не пошел: надо было брать учебное заведение, где платят, а не такое, куда надо платить и где вряд ли удержался бы оборвыш - племянник трех кухарок (жены дядей были домработницами, а пресловутый циркуляр графа Делянова о «кухаркиных детях», которым не место в классической гимназии, последовал в следующем году).
Я поступил в Тамбовский Учительский Институт, где до окончания курса, в 1891 году, состоял стипендиатом губернского земства, получал 120 руб. в год, — и на эту стипендию и мои доходы от уроков жила семья. С большим трудом я добился освобождения от обязательной за стипендии службы учителем (мне было всего 18 лет и я не чувствовал никакого влечения к педагогической работе). В июне 1891 года я уехал для поступления в землемерное училище в Пензу, где в то время жила старшая сестра, вышедшая замуж за мелкого лавочника, помогал сестре варить квас и кислые щи и продавать их на ярмарках в Мокшане и Пензе, а в августе, после поверочного испытания, поступил в тамошнее землемерное училище, которое окончил в 1894 году, все время получая 10-рублевую стипендию от Межевой части и давая уроки, на что и существовала переехавшая в Пензу семья. По окончании училища предполагалось ехать в Петербург для поступления в военно-топографическое училище, но дело не вышло: надо было на два года оставить матери и меньшей сестре на прожитие рублей 400, на какую сумму и наклевывалась частная геодезическая работа, но сорвалась, и белопогонник «корпуса военных топографов подпоручик» из меня не выпекся.
После нескольких неудачных обращений в разные учреждения в попытках получить место по специальности в Европейской России, я с 11 октября 1894 г., получив увольнительное свидетельство Тамбовской Мещанской Управы на выход «из податного сословия», назначаюсь межевой частью Министерства юстиции на должность чертежника (450 руб. в год) Приморской Областной чертежной во Владивосток, куда морем из Одессы и приезжаю в конце апреля 1895 года. За полученные прогонные и подъемные деньги (около тысячи рублей), я должен был прослужить в Межевой Части три года на Дальнем Востоке. Эти три года я решил употребить на подготовку к получению гимназического аттестата зрелости для поступления затем на юридический факультет университета. Во Владивостоке я жил анахоретом и, получая свои 36 руб. 75 коп. в месяц, дважды отказывался от хорошо оплачиваемых должностей из опасений, что мне не будет времени на подготовку. Закупив на полтораста рублей гимназических учебников, я в компании, с приехавшим на одном пароходе со мною фармацевтом Демьяненко, принялся за учебу. В менторах у нас по латинскому и греческому языках ходил восьмиклассник Покровский, а с английским мы по учебнику Нурока справлялись сами. Прошло полтора года - и учеба дала трещину: Демьяненко переметнулся в лагерь капиталистов и приобрел аптеку в Николаевске-на-Амуре, куда уехал зимой 1896 г., а я остался со своими учебниками, обуреваемый сомнениями в правильности намеченного пути и попавший к тому времени в довольно сложную ситуацию сердечного свойства. Дело в том, что по окончании университета я в адвокатуру не собирался, в магистратуре же юрист начинал службу с младшего кандидата на судебные должности (300 руб. в год) и года через 3 – 4 продолжал ее старшим (600 руб.), - перспективы были не соблазнительны, поскольку продолжение полуголодного существования и благодарная бедность на службе человечеству перестали входить в планы 23-летнего чертежника, которому к тому же необходимо было посылать 300 – 400 рублей в год матери и учившейся сестре. Я оставил подвижничество и весной 1897 г. землемером Южно-Уссурийского Переселенческого Управления выехал в даубихинскую тайгу для подыскания и съемки пригодных под заселение земель. Дальше из года в год шла моя жизнь и работа колонизатора в самых разнообразных должностях и в самой тесной близости с крестьянином-переселенцем: в лесах, болотах, на морском побережье, во всех концах Приморья. Край целиком захватил меня на всю жизнь, - и вместо трех лет (срок, на который я ехал во Владивосток) я без перерыва работаю здесь уже около 48 лет. В первый отпуск на родину я смог поехать только в начале 1903 года и побывал в Пензе, Тамбове, Уфе, Москве и Петербурге. В столице я разыскал учившуюся на Калинкиных курсах свою юную любовь, Юлию Николаевну Беляеву, в ноябре того же года по приезде ее во Владивосток, ставшею моею женою. В январе 1904 года я получаю должность заведующего технической частью Уссурийской Землеотводной Партии, работники которой к весне, после бомбардировки Владивостока японцами, были перевезены в с. Спасское, где в ноябре у меня родилась первая дочь. В мае следующего года, за закрытием работ в Приморской области, я откомандировываюсь в Благовещенск (Амурская Землеотводная Партия), там работаю до зимы на р. Зее и в декабре 1905 г. возвращаюсь в Спасское, где оставалась жена с ребенком, в 4-месячный отпуск. Уссурийская Партия была уже во Владивостоке, когда я 10 апреля 1906 г. явился на работу. Работы заведующему технической частью и тогда и в последующие годы, когда в край хлынули из «усмиренной» России тысячи переселенцев, было много как по организации, так и по контролю отвода участков, проводившегося полусотней землемеров разношерстной и, в большинстве, низкой квалификации, с которыми у меня было много хлопот. Осуществление контроля проходило в тайге, куда надо было подыматься по рекам на батах с шестами или вьючными тропами. В 1907 году, когда в область влилось до 6000 переселенцев и земельный фонд для них оказался израсходованным, мне пришлось совмещать и должность производителя работ, я в поисках колонизационного фонда июль и август провел с одним проводником в верховьях притока Имана, где наметил ряд переселенческих участков. По возвращении во Владивосток я застал там товарища министра Земледелия Глинку, который выслушал мой доклад по обследованию земфонда и учинил разбор на неправильное распределение мною наградных землемерам и прорабам и на то, что я являюсь фактически заведующим переселенческим делом, что, конечно, было обидным наветом на заведующего Шликевича. Весной 1908 года межевой штат Уссурийской переселенческой партии, за недостатком квартир во Владивостоке, переводится в Никольск-Уссурийский, где я им и руковожу до 1910 года. После отказа моего принять в заведывание Иманский переселенческий подрайон, при наличии там преступно запущенной работы и растрат, мои отношения с преемником Шликевича Введенским становятся более чем прохладными, техническое руководство Партией с меня снимается. Я беру трехмесячный отпуск, после которого еду в командировку по рекам Кию и Хор, где заболеваю злейшим гриппом, возвращаюсь в Никольск и в октябре 1910 г., больной и озлобленный «презренных душ презрением к заслугам», перехожу на маленькую (лишь бы уйти от новых фараонов) должность помощника Войскового землемера Уссурийского казачьего правления, где работаю по поверке планов казачьих отводов около месяца, за какое время идет телеграфная переписка наказным Атаманом Свечиным и начальником переселенческого Управления Глинкой о возвращении меня в лоно переселения, что и было к крайнему неудовольствию войскового начальства сделано: губернатор аннулировал свой приказ о переходе моем на должность пом. Войскового землемера, а переселенческое Управление прислало телеграмму: Устинову с 1 октября 1910 г. старшим производителем работ Уссурийской Партии (VI класс должности, оклад 3 тысячи руб.) – и я сражу сел за стол помощника заведывающего переселенческим делом в Приморском районе, где с начала декабря 1910 года до 4 мая 1911 года, имея комнату при канцелярии, работал с утра до ночи, пока не приехал из Петербурга новый заведывающий, Татищев, когда на моем месте стал врид заведывающего Коровин, а я смог выехать в область на работы по внутринадельному разверстанию селений (поверка действий десятника частных землемеров). С ноября 1911 года вселяюсь с семьей – женой и двумя дочерьми, на Никольск-Уссурийский переселенческий пункт, исполняя обязанности заведывающего переселенческим подрайоном до 15 мая 1912 года, когда был назначен чиновником особых поручений при переселенческом Управлении с откомандированием в Никольск заведывающим водворением пере¬селенцев и тогда же был «пожалован» первым штаб-офицерским чином коллежского асессора (со времени выхода моего из «податного сословия» эти чины, в точном соответствии с регламентом и табелью о рангах, шли, точно зубы резались, аккуратно через 3 или 4 года - то «секретарь», то «советник» - и делали худородного мещанина «благородным» и «высокоблагородным»). С начала 1913 года при новом территориальном делении области Никольск-Уссурийский подрайон подлежал упразднению и мне Татищевым был предложен Николаевский-на-Амуре, но так как у меня было уже трое детей и для них нужно было молоко, которого, как говорили, в Николаевске не достать, почему надо было остановиться на Ольге , где молоко, рыба и горячий песок на пляже, а самый подрайон, протянувшийся по берегу Японского моря от бухты Валентина до залива Де Кастри, равен по площади Бельгии и Голландии вместе взятым, подрайон, где путями сообщения были тропы по горам и море без бухт, где зачастую из-за бурной погоды исключало возможность высадки в нужном пункте и затрудняло объезды новосельческих деревень переселенческим начальником, о котором остроумные корреспонденты «Далекой Окраины» писали, что он «хорошо знает свой подрайон – понаслышке». На Ольге я прожил до 1 июня 1918 года, когда краевым (Хабаровским) совдепом был назначен в Никольск-Уссурийск уездным эмиссаром Земледелия и был вызван во Владивосток для сдачи дел упраздненного Ольгинского подрайона и там получил от краевого эмиссара поручение немедленно образовать земельный отдел при Никольск-Уссурийском совдепе. Считаю необходимым возвратиться к 1913 году и отметить, что в Ольге по своему характеру не смог войти в интересы местного служилого общества (лесничий, ветврач, полицейский пристав, мировой судья и др.), имевшего досуг и наполнявшего его вечеринками с преферансом, сплетнями и неизбежной выпивкой. Мне же, если бы даже и имелась склонность к такому времяпровождению, совершенно некогда было поддерживать указанный жизненный режим при такой работе, какая тогда выпадала заведывающему переселенческим подрайоном: размещение новоселов, снабжение населения домообзаводственными, продовольственными, семенными и общеполезными ссудами и пособиями (на невода, мельницы, кузницы, школы, хлебозапасные, магазины и т. д.), стройка дорог и мостов, колодцев, кооперирование населения, завоз семян. К злому времени моих забот об устройстве на побережье и «обреченных историческим роком на исчезновение» аборигенов края, земледельцев и бродячих охотников, — тазов и орочей, относятся наделение их землею и объединение в сельские общества (по рекам Илимо и Та-Кема - орочи, по Татангоу, Сесигю и Синанце - тазы); осевшим на последней 33-м семьям тазов мною было предложено назвать свою деревню Арсеньевкой, в честь исследователя края Вл. Кл. Арсеньева, который в своих скитаниях по Сихоте-Алиню многим из этих семей, где были и следопыты типа Дерсу Узала, был лично известен. Осенью 1914 года на берегу Тихой Пристани в Ольге (я приехал из Совгавани на п/х «Олег», Вл. Кл. грузился на него, возвращаясь из экспедиции). Арсеньев ответил мне такою же любезностью, передав приговор (протокол) десяти семей засельщиков участка Междуномерного на р. Тадушу об образовании ими сельского общества и наименовании новой деревни Устиновкой. Не обольщаюсь мыслью, что этот приговор был актом признательности населения «переселенному начальнику» за его отеческие попечения, но склонен думать, что он был составлен не без участия будущего автора «Дебрей Уссурийского края», внимание которого к скромному работнику дебрей весьма меня тогда тронуло. Не знаю, существует ли такая деревня (невдалеке от Арсеньевки, между с. Суворово и с. Кавалерово) до сего дня. После 1914 г. я виделся с т. Арсеньевым последний раз в марте 1923 года во Владивостоке в библиотеке географического общества, где я собирал материалы к своей работе по истории заселения Уссурийского края, о чем ниже. Возвращаюсь к моим отношениям с ольгинским служилым обществом, продолжаю: как только пришла «февральская свобода» Львова и Керенского, я был яростно атакован как бездушный чиновник, черствый бюрократ и неуживчивый человек. Созданный тамошними интеллигентами «Комитет общественной безопасности» занялся наскоками на меня с требованиями передать дела подрайона, чего, однако, не добился. Собравшийся в мае 1917 года съезд крестьян года всех волостей (Пермской, Маргаритовской и Ключевской) подрайона и рабочих рудников Тютихе и Пхусун выбрал Ольгинский уездный исполком, куда я вошел заместителем председателя (вторым был избран И.С. Масленников, позднее сожженный адмиралом Старком в топке канонерки «Манжур», а председателем был политкаторжанин С. Е. Кузин, позднее застреленный людьми в погонах). А.И. Устинов. (Прим. составителя: авторская орфография текста сохранена).
На этом прерываем автобиографические записи Алексея Ивановича Устинова. Дальнейшее посвящено работе в г. Никольск-Уссурийске, где А. И. Устинов работал инженером — землеустроителем в отделе городского коммунального хозяйства. За отличный и многолетний труд Устинов многократно награждался премиями и почетными грамотами, был «лучшим ударником», заслуженно получил персональную пенсию и звания Героя Труда. Скончался Алексей Иванович 16 февраля 1957 года, в возрасте 84 лет, в Уссурийске, где и погребен на местном городском кладбище. В.П. Хохлов краевед, действительный член Общества изучения Амурского края.